Репортаж из Сантьяго, где по одну сторону уличных боев оказались президент и его карабинеры, а по другую — весь народ, от детдомовцев до среднего класса
60 дней без государства
Мы торопливо шагаем по Ла-Пинтане — самому опасному району в Сантьяго и эпицентру криминальной хроники Чили. Эти трущобы пользуются дурной славой по всей стране, туристические брошюры рекомендуют обходить их стороной.
Впрочем, случайно забрести в эти края непросто — особенно сейчас, когда многие станции метро в городе не работают из-за поджогов.
Почти два месяца назад в Чили начались массовые уличные акции. На периферии Сантьяго, как раз в таких местах, как Ла-Пинтана, «наркоc» (сленговое название наркоторговцев, от исп. narcotraficante) вывели на улицы отряды своих «солдат» с «узи» — якобы для защиты местных жителей от мародерства.
Полиция была слишком занята разгоном митингующих в центре города, поэтому охрану общественного порядка на окраинах пришлось отдать на аутсорсинг преступным группировкам.
Внезапно нас окрикивает женщина лет пятидесяти, совершенно без зубов и с двумя белоснежными пуделями под мышкой.
Мой испанский язык так и не продвинулся дальше уличных революционных кричалок (уровень А2, модификация «герилья»), поэтому прошу помочь с переводом Пабло, местного жителя и моего проводника по Ла-Пинтане.
— Не обращай внимания, это моя соседка, предлагает снять квартиру неподалеку.
— Не самый туристический район, но передай ей, что я подумаю!
Пабло издает нервный смешок и продолжает шагать, постоянно оглядываясь по сторонам. В кармане у него лежит складной нож и кастет, с которыми он не расстается с 12 лет. Хотя прогулка происходит средь бела дня, моему спутнику явно не по себе. Все это время он прокручивает в голове нашу «легенду» на случай, если кто-то захочет узнать, что журналист из России забыл в логове чилийской наркомафии.
К счастью, за исключением дамы с пуделями и двух скучающих наркодилеров на углу, жители Ла-Пинтаны совершенно не заинтересовались нашим существованием.
За несколько часов до этого мы сидим в офисе «Трансперенси Интернешнл Чили» с его руководителем Альберто Прехтом, который рассказывает мне про непростые отношения между местными политиками и боссами наркос. Это типичный для Латинской Америки сюжет, однако в Чили на него долгое время закрывали глаза — слишком уж расходился с имиджем самой цивилизованной страны в регионе.
— В Чили тема наркомафии — это табу, публично обсуждать ее не принято. Лучше говорить, что мы безопасная страна и у нас такой проблемы нет. Но сейчас, с началом протестов, мы видим, что это не так.
Только на прошлой неделе вооруженным нападениям подверглись 35 полицейских участков в городе, — рассказывает Прехт.
Чилийский рынок наркотиков резко вырос за последние 10 лет. И хотя плантаций коки в стране нет в силу климата, по доступности кокаина для наркопотребителей Чили занимает третье место на континенте, сразу после крупнейших производителей — Перу и Колумбии. В Сантьяго этот стимулятор по карману даже разнорабочим и водителям автобусов, которым он помогает выдерживать 14-часовые рабочие смены. Злые языки говорят, что и сами карабинеры во время разгона демонстраций не брезгуют легкой «подзарядкой».
При этом масштабы влияния наркос в Чили не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит в Мексике, Колумбии или Венесуэле, где наркотрафик и государство давно слились в единое целое. Чилийцы не без оснований гордятся качеством своих институтов: дать взятку обычному полицейскому здесь практически невозможно. По многим характеристикам чилийская политическая система ближе к западной либеральной демократии, чем к своим менее устойчивым латиноамериканским образцам.
Однако острый социальный кризис, разразившийся в Чили осенью 2019 года, показал всю хрупкость «оазиса стабильности и процветания в Латинской Америке».
Наркос обеспечивают общественный порядок на периферии Сантьяго не из альтруистических соображений — они пользуются слабостью центральной власти, чтобы взять под контроль новые территории или просто занимаются грабежом.
По ночам вооруженные люди оцепляют полицейские участки, кричат, кидаются булыжниками и пускают фейерверки. Пока полицейские заблокированы в своем убежище, остальные бандиты совершают рейды по супермаркетам поблизости.
Награбленное перепродают или раздают людям, чтобы купить их лояльность — в лучших традициях Пабло Эскобара.
Наркобароны не только заполняют вакуум власти, но и выполняют широкий спектр «социальных функций». Даже надувные горки для детей в Ла-Пинтане установлены за их счет.
Пока что усиление наркомафии не сильно беспокоит чилийское правительство, оказавшееся на грани гражданской войны с собственным населением. Некоторым политикам проще найти общий язык с классово близкими наркос (за любовь к демонстративному потреблению их называют «новыми богатыми»), чем с протестующими из низших слоев общества. Но в целом для страны эта ситуация может обернуться катастрофой.
— Когда протесты закончатся, и Чили вернется к нормальной жизни, полиции будет очень сложно вернуть эти районы под свой контроль.
По сути, мы уже 60 дней живем без реального контроля государства, — говорит Прехт.
— Я думаю, что это намеренная стратегия правительства — запугивать людей «мародерами», чтобы они отворачивались от протестующих, — делится своей теорией Пабло. — Пока что она хорошо работает, люди действительно боятся, что их ограбят, а под крылом наркос они чувствуют себя защищенными. Единственная проблема — стало сложно заснуть из-за фейерверков. В последнее время их пускают почти каждую ночь.
Поймав мой вопросительный взгляд, Пабло объясняет: оборот и применение пиротехники в Чили строго запрещены законом. Когда-то банды использовали фейерверки для оповещения покупателей о прибытии новой партии наркотиков, но сейчас это просто способ поиграть мускулами.
Файер-шоу на похоронах члена группировки наркос
Когда случаются особенно масштабные файер-шоу (например, во время похорон большой шишки из преступного мира), посмотреть на них прилетают полицейские вертолеты и дроны крупных телеканалов.
И те и другие всегда держатся от церемонии на почтительном расстоянии.
Величайший рейв на земле
Олег Ясинский — преподаватель русского языка, журналист и интеллектуал левых взглядов родом из Украины, который последние четверть века живет в Сантьяго. Сейчас Олег работает в собственном турагентстве и специализируется на маршрутах по «настоящей» Латинской Америке (хотите пролететь на вертолете по воздушным тропам Пабло Эскобара или пожить в лагере колумбийских повстанцев — вам к нему), а в свободное время помогает журналистам чуть лучше понять сложную реальность этого континента.
— Раньше в Чили было довольно скучно, — признается Олег. — До начала протестов я сам рассказывал туристам, что в стране все спокойно вот уже 30 лет, с момента окончания диктатуры. Казалось, что никто не хочет перемен. При всем расслоении мы жили очень стабильно и в экономическом плане куда лучше, чем многие другие страны. Мигранты со всей Латинской Америки ехали сюда искать работу.
И вдруг — такой взрыв, происхождение которого не понимают даже сами участники протеста.
О беспорядках в Чили говорят, что их причиной якобы стало повышение цен на метро на 30 песо (около 2,5 рубля). Общественный транспорт здесь дорогой (билет на метро стоит 65 рублей), к тому же многие жители Сантьяго тратят на дорогу от дома до работы больше 2 часов.
Но звучит это объяснение неубедительно. Потряcения такой магнитуды не случаются из-за роста цен на несколько процентов. Здесь задействованы гораздо более глубинные пласты причинно-следственных связей.
Это понятно даже из хроники октябрьских событий. Протестное движение инициировали студенты и старшеклассники, на которых повышение тарифов не распространялось вовсе.
Тем не менее тысячи молодых людей начали перепрыгивать через турникеты в метро, флешмоб получил название Evade! («Уклоняйся!»).
Чилийские власти жестко отреагировали на акцию студентов, хотя изначально она попадала лишь под категорию административных правонарушений. Президент Себастьян Пиньера дал полиции и службам безопасности указание действовать решительно. Однако протестующие не торопились расходиться и яростно сопротивлялись полиции. Вскоре начались серьезные сбои в работе метрополитена, многие ветки оказались полностью парализованы.
В результате к вечеру пятницы, 18 октября, на улицах Сантьяго воцарился хаос. Жесткие стычки протестующих с карабинерами по всему городу, строительство баррикад прямо напротив президентского дворца, поджоги станций метро и общественных зданий — все это стало поводом для эскалации насилия со стороны властей.
Участники событий шутят, что подлинной причиной протестов в Чили стал фильм «Джокер», который вышел в прокат незадолго до «восстания». Фильм про клоуна-психопата мгновенно стал символизировать ярость молодых людей против несправедливости системы.
— Когда я вышел из кино с «Джокера», все вокруг было в огне, — рассказывает один из манифестантов. — Тот вечер был просто сумасшедший, как будто весь город вывалил на улицы.
В ночь на 19 октября президент Пиньера объявил в стране чрезвычайное положение, ввел комендантский час и отправил военных патрулировать город. С тех пор протест нарастал как снежный ком, а власти совершали одну ошибку за другой. На пике в демонстрациях принимало участие 1,5–2 млн человек из 6-миллионого населения столицы Чили.
Главной локацией протестов стала площадь Италии, быстро «переименованная» демонстрантами в площадь Достоинства. Эта точка в самом сердце Сантьяго символически делит город на две части — богатый север и бедный юг.
— Там, в горах, сидят богачи, — говорят протестующие, показывая в сторону Анд. — У них своя реальность, они и понятия не имеют, что на самом деле происходит в этой стране.
Журналистке Клаудии удалось достать разрешение, позволяющее находиться на улицах после наступления комендантского часа.
— По ночам я объезжала Сантьяго на велосипеде, чтобы наблюдать за действиями военных и полиции в горячих точках и снимать нелегальные задержания, — рассказывает она. — Протестующие оставались на улицах строить баррикады даже после 21.00, а я подсказывала им, где находятся патрули, сколько полицейских на углу и так далее. Это было спонтанной разведкой.
Мы сидим на веранде культового среди чилийских левых кафе. Из зала на нас пристально смотрит Сальвадор Альенде с предвыборного плаката 1970 года. За наш столик подсаживается седой мужчина в летах.
— Здравствуйте, — неожиданно обращается он ко мне на ломанном русском.
— Это владелец кафе, Иван Гутьеррес, — объясняет Клаудия. — В 1970-х годах во время диктатуры он был членом чилийского комсомола и проходил тайное обучение в СССР.
— И чему вас учили?
— Подпольным практикам вооруженной борьбы, — невозмутимо отвечает Иван, переходя на испанский.
Старшее поколение чилийцев глубоко травмировано диктатурой Пиночета. Эти 17 лет в исторической памяти страны пронизаны страхом, пытками, цензурой и грохотом военных вертолетов, летающих над ночным городом.
За 30 лет, прошедших после мирного перехода к демократии, страна ни разу не подходила так близко к повторению своего самого болезненного авторитарного опыта.
Поэтому, когда Пиньера объявил чрезвычайное положение, общество приготовилось к самому худшему. Люди ждали, что армия начнет стрелять на поражение.
— Видеть военных на улице было очень страшно, хотелось идти на площадь и кричать: «Эй, мы не можем снова себе этого позволить!» Было непонятно, сколько они пробудут здесь: неделю, месяц, 10 лет? — рассказывает Хулиан, 26-летний пожарный, участвующий в протестном движении.
Немецкая журналистка Анна приехала в Чили в середине октября, чтобы отвлечься от повседневной суеты и заняться наукой в тишине уютного старого дома в районе Юнгай.
— Я надеялась, что спокойно закончу свою книгу про энергетический сектор в Индонезии, но через пару дней здесь ввели чрезвычайное положение. Все вокруг стали говорить: «Ну все, нам конец, сейчас военные придут нас пытать». Работу я с тех пор так и не закончила, зато регулярно пишу заметки для одной анархистской газеты в Германии, — устало рассказывает она.
Однако, несмотря на параллели с 1973 годом, катастрофа не повторилась. Армия допускала злоупотребления — в результате одного из них в городе Курико был убит 25-летний демонстрант, — но применение силы со стороны военных было ограниченным. Можно даже сказать, что армия вела себя дружелюбно, часто позволяя людям находиться на улице после наступления комендантского часа.
На одном вирусном ролике из этих дней видно, как солдат берет микрофон посреди импровизированной вечеринки, устроенной протестующими в городе Осорно.
Военный:
— Еще 40 минут и вы расходитесь, ладно?
Толпа:
— Не-е-е-т, еще час!
Военный:
— Ну хорошо, час. Только обещайте, что потом вы уйдете домой!
Толпа (взрываясь):
— Да-а-а!
Все дело в том, что чилийская армия еще сама не оправилась от опыта диктатуры и потому не готова вступать в открытый конфликт с обществом.
— Режим Пиночета очень дорого им стоил: сотни чилийских военных все еще находятся под судом за нарушения прав человека. Вся цена тех преступлений была заплачена армией и спецслужбами, а не гражданскими, которые с ними сотрудничали, — объясняет Гонсало Бустаманте, политолог из университета Адольфо Ибаньеса.
Насилие сосуществует в латиноамериканских протестах бок о бок с карнавальным духом и атмосферой всеобщего праздника. Парк в коммуне Нуньоа получил прозвище Lollapalooza — в честь известного международного музыкального фестиваля. Люди устраивали здесь самые оглушительные cacerolazo, популярные в Латинской Америке «марши пустых кастрюль», сопровождаемые дребезгом кухонной утвари.
А в паре кварталов от площади Италии в первые дни протеста молодежь организовала вечеринку с экстази и марихуаной прямо посреди городского парка.
— Это было полное безумие. Многие стали говорить: «Мы вообще-то тут умираем, это вам не дискотека!» — вспоминает Хулиан. — До сих пор людям иногда кричат во время протестов: «Эй, пожалуйста, брось пиво! Мы здесь сражаемся и должны быть трезвыми!»
Я говорю Хулиану, что из-за кадров с зелеными лазерами события в Чили в зарубежной прессе стали называть «крупнейшей техновечеринкой в истории человечества». Он смеется, но на секунду по его лицу пробегает тень сомнения.
— Они что, правда думают, что мы здесь развлекаемся?
Нарцисс играет в солдатики
Президент Себастьян Пиньера наверняка успел не раз пожалеть о своей первой реакции на политический кризис в Чили. Риторика была до боли знакомая: «страна находится в состоянии войны», «протесты инспирированы враждебными внешними силами», «закон и порядок на нашей стороне».
Президент путался в показаниях, обвиняя в раскачивании лодки то Венесуэлу, то кубинских коммунистов, то правозащитников из международных НКО (почему только не авторов «Джокера»?).
Чилийские эксперты полагают, что Пиньера принял всерьез конспирологическую версию о внешнем вторжении. Президент был уверен, что это мятеж, главным объектом которого является он сам.
Убедить его в этом смогли ближайшие советники из крайне правой партии UDI (Независимый демократический союз), открыто выступающей за наследие Пиночета. В решающий момент Пиньера оказался окружен «ястребами», которые внушили ему, что единственный ответ на демонстрации — это жесткие репрессии.
— Я думаю, он был захвачен более сильным правым флангом. Они сказали ему: «Господин президент, страна под угрозой, враги хотят уничтожить нашу демократию».
Когда твои военные советники мыслят в терминах холодной войны, ты выбираешь именно такой подход, — рассуждает Альберто Прехт из «Трансперенси Интернешнл».
— Мы столкнулись с сильным и безжалостным врагом, который никого и ничто не уважает… У нас есть право защищать себя оружием, которое дает нам конституция и верховенство закона, — чеканил явно растерянный президент.
Через три–четыре дня стало понятно, что силовой ответ резко увеличил уровень хаоса в системе. Изначально на улицах преобладали студенты, но как только они попали под немотивированные полицейские репрессии, к движению присоединились все остальные слои общества. На улицы стали выходить старики с плакатами «Спасибо за вашу храбрость, молодежь» и представители среднего класса.
— Мы все здесь боремся за одну общую цель — против неравенства, которое существует в Чили. Мы устали от того, что у наших отцов и дедушек воруют деньги, а над нашими детьми издеваются. Все сейчас едины в этой борьбе, чтобы прекратить злоупотребления, чтобы нам вернули наше достоинство, — говорит во время демонстрации 42-летний слесарь Густаво, потрясая перед собой щитом из ТВ-антенны с надписью «Вперед, Чили, вперед!».
Бумеранг насилия вернулся Пиньере. От него отвернулась собственная умеренно правая партия «Реновасьон», личный рейтинг рухнул до 13% — рекордно низкого показателя со времен возвращения к демократии.
Президент попытался смягчить риторику, предложив ряд уступок. Власти не только отменили злополучное повышение цен на метро, но и согласились на плебисцит об изменении конституции и анонсировали пакет социальных реформ, направленных на поддержку малоимущих. Однако чилийцев этот запоздалый компромисс уже не устроил.
— Президент не смог предложить мудрую политическую реакцию в первые моменты кризиса, заявив, что будет использовать силу. Сейчас он начинает рассматривать многие предложения протестующих, но выглядит как лузер, который просто не смог удержать свою позицию, — говорит Гонсало Бустаманте из университета Адольфо Ибаньеса.
К тому же президент так и не отказался от риторики установления порядка любой ценой и продолжил требовать усиления полномочий правоохранительных органов (в частности, обсуждалась возможность постоянного присутствия военных на улице без введения чрезвычайного положения — «для защиты объектов критической инфраструктуры»).
Более того, по слухам, в середине ноября Пиньера попросил армию снова взять ситуацию в свои руки, но военные отказались. Они готовы были вернуться на улицы только после введения второй фазы чрезвычайного положения, при котором армии разрешается стрелять по демонстрантам из летального оружия. И только при условии, что президент возьмет на себя ответственность за любые нарушения прав человека.
Одним словом, прогрессивный правоцентристский политик из деловых кругов, на плебисците 1988 года голосовавший против продолжения диктатуры, буквально за неделю превратился в глазах многих людей в кровавого диктатора и врага народа, Пиночета 2.0.
Еще незадолго до этого 70-летний Пиньера строил большие планы и хотел стать крупным актором на мировой арене: провести в Сантьяго саммит АТЭС и конференцию ООН по изменению климата, а затем помочь Китаю и США заключить торговое перемирие на территории Чили.
— Он мечтал быть для Запада воплощением разумного латиноамериканского лидера, а потом начались протесты. Теперь он злой, растерянный и не понимает, почему это все с ним происходит, — говорит профессор публичной политики университета Диего Порталес Хассан Акрам.
Очень многие склонны объяснять поведение Пиньеры его личными комплексами и семейными травмами. Отец с детства заставлял маленького Себастьяна соревноваться со своим старшим братом Хосе на предмет того, кто из них двоих станет следующим президентом Чили.
В итоге один Пиньера стал отцом-основателем системы частных пенсионных фондов (AFP), созданной при Пиночете, а другой (младший) — успешным политиком и первым лицом страны.
По иронии сейчас наследие обоих оказалось под угрозой исчезновения: ликвидация AFP и отставка Пиньеры — одни из самых популярных требований протестующих.
С одной стороны, возмущение чилийцев направлено против структурных проблем социально-экономической модели страны (неравенства, коррупции, тотальной приватизации, слияния политической власти с финансовым капиталом и так далее). Поэтому поначалу никто и не думал обвинять во всем Пиньеру, ведь за 30 лет демократии большую часть времени у власти были левоцентристы, которые не смогли сдвинуть эту модель с мертвой точки.
Но абсолютно провальный кризис-менеджмент настроил людей лично против действующего президента.
— Пиньера — это экстремальный нарцисс, который думает, что это атака лично на него, а не на модель. Он упустил огромную возможность стать отцом нового Чили, которую имел в начале кризиса, — полагает Хуан Пабло Луна, профессор Католического университета в Чили.
«Люмпены» на первой линии
Улицы Сантьяго пропахли жженым асфальтом, мусорной гарью и слезоточивым газом, который не успевает выветриваться за ночь. Глаза начинает щипать уже за пару километров до площади Италии.
— Эй, у тебя же есть экипировка? — спрашивает меня фотожурналистка Паула, приехавшая из Мексики освещать протесты.
— Конечно, — неуверенно отвечаю я, наблюдая, как она натягивает на себя массивный респиратор, строительную каску и профессиональную защиту для глаз.
За день до этого гостеприимные чилийские знакомые выдали мне минимальный комплект демонстранта: черную арафатку и солнечные очки с прочными стеклами, чтобы защитить глаза от резиновых пуль полиции.
Это экипировка категории «лайт», в которой можно находиться в определенной близости от линии фронта, но крайне не рекомендуется бросаться на передовую с воинственными боевыми кличами. Впрочем, гарантий при работе на «первой линии» протестов не дает даже такая продвинутая оснастка, как у Паулы. Надпись Press только подстегивает полицейских, которые тем же вечером разобьют ей камеру своими дубинками.
Мой визит в Чили выпадает на второй месяц протестов, когда градус полицейского насилия заметно снизился.
Карабинеры продолжают использовать резиновые пули, несмотря на официальный запрет, стреляют прямо в лица людей гранатами со слезоточивым газом, добавляют в водометы токсичные вещества, вызывающие химические ожоги 2–3-й степени… Но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходило в первую неделю демонстраций, когда полицейские спокойно открывали огонь по мирной толпе.
Поскольку армия не захотела повторять сценарий 1973 года, на первый план конфликта вышли карабинеры. Это милитаризованная структура, которая одновременно выполняет функции полиции и внутренних войск. Именно карабинеры стали главными антигероями протеста (наряду с самим Пиньерой).
По данным отчета Human Rights Watch, за два месяца демонстраций больше 1,5 тысячи человек пострадали от пуль полицейских, 352 человека лишились одного глаза и 26 человек погибли.
Карабинеры не раз попадались на нарушении протоколов и использовании запрещенных снарядов: например, «резиновые» пули на самом деле на 80% состояли из свинца и других компонентов. 14 декабря вышел доклад ООН, обвиняющий чилийскую полицию и армию в чрезмерном применении насилия, в том числе в тысячах произвольных задержаний людей, многие из которых сопровождались пытками и сексуальным насилием.
Сначала правительство полностью отрицало нарушения прав человека, но под гнетом доказательств смягчило свою линию. Сейчас 18 полицейских проходят по делу о пытках и могут получить тюремные сроки до 10 лет.
— Конечно, то, что это произошло, — ужасно. Но, с другой стороны, это значит, что у нас есть разделение властей и независимая судебная система, — говорит Прехт. — Институты в Чили по-прежнему работают лучше, чем во многих других государствах.
Несколько лет назад руководство карабинеров уличили в крупной мошеннической схеме по воровству бюджетных денег. Сейчас к коррупционному скандалу добавились изнасилования и выбитые глаза соотечественников. Репутация полиции разрушена практически до основания — когда волнения закончатся, институту карабинеров понадобится полная перезагрузка.
А пока что протестующие неплохо приспособились к каждодневным боям с полицией. Основной удар берет на себя «первая линия» (primera l?nea). Так называют самых отчаянных демонстрантов, которые не боятся вступать в открытые стычки с карабинерами. Они выстраиваются в шеренги, вооружившись щитами, камнями и рогатками, и не дают полиции прорваться в центр мирного протеста.
Иногда во врага, помимо кусков асфальта, летят орудия посерьезней — коктейли Молотова. Но это случается редко, чаще всего ночью, чтобы полицейским, сидящим на крышах с камерами, было сложнее распознать протестующих.
В зависимости от масштабов митинга боевой актив первой линии насчитывает от нескольких сотен до двух-трех тысяч человек. Многие участники этих отрядов — подростки-маргиналы из бедных семей или сироты из приютов, которым нечего терять.
Сами они гордо называют себя «люмпенами», а выдают их вечно красные глаза и вспухшие веки, впитавшие ударные дозы слезоточивого газа.
Впрочем, на первой линии встречаются и куда более обустроенные по жизни люди, которые просто чувствуют солидарность с бедняками. Альдо — 28-летний работник банка, который живет, по собственному признанию, относительно неплохо.
— Да, я скорее принадлежу к среднему классу. Я мог позволить себе пойти учиться в университет, но после его окончания мне нужно было выплатить огромный кредит, в 2-3 раза больше изначальной суммы. Да и вообще, 1% [самых богатых] здесь владеет 30% ВВП. Так что очень легко прийти к выводу, что они просто ноги о нас вытирают, — говорит он.
В первые дни протестов многие люди, которые вышли на улицы, подозрительно относились к агрессивно настроенной молодежи в масках. Однако волна полицейского насилия кардинально изменила отношения между двумя фракциями протеста. Теперь мирные демонстранты чувствуют глубокую признательность по отношению к тем, кто держит вместо них оборону, рискуя своим здоровьем.
— Идти на первую линию — это единственный способ защитить всех остальных от полиции. Один раз, когда на демонстрацию вышли воспитатели детских садов, первая линия об этом не знала, никого не было. В итоге полиция их атаковала.
Карабинеры напали на воспитательниц детского сада, представляешь! Была настоящая бойня, — возмущается Клаудия.
Сразу за первой линией работает огромное количество людей, выполняя жизненно важные для протеста функции: они тушат газовые гранаты в канистрах с пищевой содой, помогают санитарным бригадам оттаскивать раненых, раздают воду и сэндвичи, носят на передовую выломанные из асфальта булыжники.
— Сначала все было довольно невинно: мы просто приходили и кидали камни в полицейских, — рассказывает Альдо. — Но потом начали смотреть в соцсетях видео, особенно с Майдана и из Гонконга, заимствовать оттуда какие-то практики борьбы.
Так, например, появились зеленые лазерные указки, придающие движению особый неоновый шик. Вот, например, Себастьян, 25-летний инженер-механик, который замер в позе античной статуи и смотрит куда-то вдаль.
— Что вы делаете?
— Пытаюсь ослепить карабинеров, которые стреляют слезоточивым газом, чтобы они не прорвали оборону.
— И что, правда работает?
— Еще как! Нас все больше, и это отлично работает.
— А как вы координируетесь с другими протестующими?
— Да никак, каждый сам делает то, что чувствует. Атмосфера объединяет тебя с другими людьми.
Главное отличие чилийских манифестантов от более организованных коллег в других странах — полная спонтанность происходящего, латиноамериканская «маньяна». Каждый выполняет свою задачу и вносит вклад в общее дело, хотя выглядит это местами достаточно хаотично.
— Не знаю, может быть, у нас есть общий интеллект, как у пчел, — мы просто все думаем, как один человек? — рассуждает другой протестующий.
Недостаток технологичности с лихвой компенсируется выдающейся культурной программой. Например, ролики с перформанса чилийских феминисток в день борьбы с насилием над женщинами 25 ноября стали вирусными по всему миру. Песню против сексуального насилия воспроизвели активистки в Лондоне, Париже и Барселоне.
Несмотря на понятную усталость от ежедневных баталий, креативная энергия протестующих далеко не исчерпана.
— Мое воображение подсказывает много разных вещей, — говорит Хулиан. — Например, я не знаю, почему у нас до сих пор нет настоящей пейнтбольной армии (смеется). Если серьезно, то это интересный вопрос — что останавливает людей от того, чтобы купить себе ружья? Полицейские стреляют — и мы тоже будем. А мы только кидаем камни.
Никто не говорит, что можно делать, а что нельзя, но существует какая-то внутренняя этика протеста. Для меня это и есть самая притягательная часть движения.
К вечеру карабинеры переходят в активное наступление. Потоком убегающей толпы меня выносит на одну из соседних улочек. Прислонившись к стене, здесь стоит водитель грузовика Мигель со своим саксофоном. Слегка фальшивя, он наигрывает знаменитый гимн чилийских левых: El pueblo unido jam?s ser? vencido (вместе с «За право жить в мире» легендарного певца Виктора Хара, расстрелянного при Пиночете, это, пожалуй, две самые узнаваемые мелодии протеста).
— Вообще-то я не профессиональный музыкант, — говорит он. — Я просто люблю музыку, и это моя форма протеста. Улицы — наши, мы свободны и не должны ни у кого спрашивать разрешения, чтобы быть здесь. И знаете что, даже со всем этим политическим дерьмом, Чили — все равно лучшая страна в мире. А когда мы от них избавимся, это будет настоящий рай.
Уроки прикладной анархии
При слове «анархист» в голове возникает образ здоровяка в балаклаве, громящего витрины банков и дорогих бутиков в знак протеста против власти капитала. Этот карикатурный персонаж, однако, не имеет ничего общего с повседневными практиками анархии, через которые люди проявляют способность к самоорганизации и созданию спонтанного социального порядка.
За последний месяц шестиполосный проспект Аламеда, центральная транспортная артерия города, практически лишился работающих светофоров. Часть из них разбили протестующие, остальные превентивно отключили городские власти. В одном из районов Сантьяго установили временные портативные светофоры на солнечной батарее, но для крупнейшей улицы в городе такое решение не подходит.
Примечательно, что к коллапсу в дорожном движении отсутствие светофоров не привело. Водители самостоятельно справляются с координацией на сложных перекрестках.
Ценой оглушительного рева клаксонов, но все же автомобилисты благополучно пропускают друг дружку и пешеходов.
А по вечерам на улицы выходит дорожный патруль из числа протестующих. Контроль над транспортными потоками неподалеку от площади Италии то ли в шутку, то ли всерьез берут на себя люди в респираторах, вооруженные свистками и немного нелепой жестикуляцией регулировщиков-самоучек.
Проспект начинают перекрывать около пяти часов вечера. Для этого со всех сторон сооружаются мини-баррикады — это может быть трос, натянутый между двумя пальмами, несколько железных брусков или небольшой костер прямо посреди дороги.
Поскольку каждый день протестующие собираются стихийно, ни водители, ни их GPS-навигаторы не осведомлены о начале демонстрации. Машины подъезжают к перекрытой части, замечают преграду и разворачиваются, посигналив в поддержку собравшихся. В особых случаях водителей заставляют станцевать за право проехать дальше.
Подавляющее большинство демонстрантов настроены мирно, но есть и агрессивное меньшинство — от обычных воров, которые под шумок очищают прилавки магазинов, до членов преступных группировок и футбольных ультрас. Общий уровень потерь от разрушений в городе за два месяца оценивается в несколько миллиардов долларов, что эквивалентно среднему землетрясению, которых в этом регионе случается немало.
Нормальная жизнь в Сантьяго все это время была подорвана. Транспортная система работает с перебоями. Магазины и кафе на проспекте Аламеда и в соседних туристических кварталах разорились или были разграблены. На месте, где раньше были «Макдоналдс», магазин музыкальных инструментов и хостел, сейчас зияют огромные бетонные дыры, исписанные политическими проклятьями в адрес властей. Вместо сувениров для туристов в центре города теперь продаются респираторы и защитные очки.
Среди части протестующих в последнее время звучат призывы «дать передышку» людям, которые живут недалеко от площади Италии и для которых последние два месяца стали сущим адом.
— Наш офис находится на самой линии фронта. Каждый день выходить вечером из офиса — это риск для нашей жизни: ты не знаешь, не выстрелит ли в тебя полицейский и не кинет ли в тебя чем-то протестующий, пока ты переходишь дорогу, — жалуется Альберто Прехт. — Одно дело — поддерживать требования протеста, совсем другое — хаос, который происходит здесь сейчас.
— Работать сейчас сложно, мы теряем очень много денег, — признается Рикардо, управляющий крафтового бара с перуанской кухней неподалеку от площади Италии.
— Например, я теряю половину своей зарплаты. Но мы все равно поддерживаем протестующих, предлагаем им бесплатную воду и туалет.
Грабежи, поджоги и уличные беспорядки неизбежно утомляют людей, привыкших к спокойной жизни. Это создает риск, что однажды самые активные протестующие могут лишиться поддержки широких частей населения. Возможно, именно на это рассчитывают чилийские элиты, которые до сих пор сильно напуганы происходящим.
— Настоящие хозяева Чили живут в одном районе, на холме Ло Курро, — рассказывает журналистка Клаудия. — Это примерно 10 семей. Я работала поваром в доме одного из богатейших людей в Чили. Захотела взять паузу от основной работы, чтобы закончить свою феминистскую новеллу. Две недели я была там совершенно счастлива. И тут началась революция! А я же журналист, у меня есть профессиональный долг. Так что прямо оттуда я ушла на улицы.
Когда появились первые новости о беспорядках, бывший работодатель Клаудии, видный бизнесмен, имя которого на слуху у всей страны, пришел из офиса «очень перепуганный», рассказывает она. Богатые семьи района стали координироваться между собой в чате WhatsApp на случай эскалации восстания.
— Они страшно боялись, что придут бедняки и сожгут их дома. Они даже вооружились и наняли специальный персонал для охраны! — громко смеется Клаудия.
Сперва мне кажется, что эта история несколько утрирует существующий в чилийском обществе классовый антагонизм. Однако позже появляются другие кусочки пазла, указывающие на то, что по крайней мере часть чилийских богачей смотрит на всех остальных как на «чужаков» и людей второго сорта.
В частности, жена президента Пиньеры Сесилия Морель в первые дни протеста отправила другу аудиосообщение (потом его слили в Сеть), где сравнила протесты с «вторжением инопланетян». Состояние самого Пиньеры, кстати, оценивается в $2,8 млрд.
— Пожалуйста, давай соблюдать спокойствие… […] нам придется сократить свои привилегии и поделиться с остальными […] то, что сейчас происходит, это очень, очень серьезно… — говорит Морель на опубликованной аудиозаписи.
Из такой «низовой» самоорганизации обеспеченных людей появилось и пресловутое чилийское движение «желтых жилетов». Поначалу это были просто дружинники, которые защищали торговые моллы, супермаркеты и другие объекты частной собственности от вандализма, но вскоре организация выродилась в околофашистское формирование, требующее жесткого подавления демонстраций. Один из членов движения даже открыл огонь по протестующим из ружья.
Дружинников поддерживает UDI — та самая правая пропиночетовская партия, которая убедила правительство дать манифестантам силовой отпор. Движение стало настолько резонансным, что настоящим «желтым жилетам» из Франции пришлось открещиваться от своих сомнительных чилийских последователей.
Забавно, что похожих взглядов придерживается значительная часть русскоязычных эмигрантов, которые общаются между собой в Facebook-группе «Русские в Чили». В ней соотечественники призывают «перестрелять левачье», ищут заграничных кукловодов протеста и славят храбрых спецназовцев, сражающихся за стабильность в стране:
«Проходя мимо военных, улыбнитесь им и скажите слова благодарности, им это очень нужно!»
— Многие из них — мелкие предприниматели, которые больше всего пострадали от уличного насилия, — говорит один из русскоязычных жителей Сантьяго, исключенный из этой группы за недостаточные проявления ненависти к протестующим. — Но вообще русские здесь часто начинают ходить в церковь, славят Белое движение и казачество (одним из приближенных Пиночета был потомок белого офицера, отставной бригадир чилийской армии Мигель Краснов, который до сих пор живет в Чили. — А.Х.).
Ситуация в стране настолько экстраординарная, что традиционные экономические метрики не могут передать ее во всей полноте. Невозможно измерить прирост в «достоинстве», которого добиваются манифестанты, в процентах от ВВП, чтобы сравнить его со стоимостью починки разбитых витрин. В ответ на все остальные стенания об утраченной стабильности у протестующих есть хороший лозунг: «Раньше было лучше, но это была неправда».
Скоро стукнет 60-й день протестов, однако люди продолжают выходить на площадь и призывают друг друга не праздновать победу раньше времени.
— Думаю, движение закончится в следующем году, может быть, в апреле (на апрель назначен плебисцит об изменении конституции. — А.Х.). Надо подождать, что тогда случится, потому что соглашение, которое между собой подписали политики, было очень расплывчатое, — говорит Альдо.
Есть у демонстрантов и менее формальный дедлайн: протестовать, «пока достоинство не станет привычкой, а жизнь не будет стоить того, чтобы быть прожитой».
— Мы пока точно не знаем, чего хотим, — говорит Пиа, директор новостного агентства Pressenza. — Каких-то общих вещей: достоинства, равенства, солидарности, уважения. В этом смысле это очень революционный проект — никто не знает, каким будет выход.
Сантьяго — Москва